За дверью я подпрыгнул на одной ноге и побежал во всю прыть по длинному коридору. С грохотом повалился один из желтых стульев, рядком стоявших вдоль стены. Я сам чуть не свалился на скользком навощенном полу, но вовремя удержался и побежал дальше.
Ведь в конюшне меня ждала Джипси!
Выходная дверь не хотела отворяться. Она была тяжелая, из резного темного дуба. Чтобы повернуть медную ручку, мне пришлось повиснуть на ней всем телом.
Бегом пробежал я фруктовый сад и двор, с треском распахнул дверь конюшни и, запыхавшись, остановился на пороге. В конюшне было темно. В глубине фыркали и переступали с ноги на ногу невидимые лошади. Когда глаза привыкли к темноте, я разглядел дедушкиного Рыжего, который привез нас с вокзала, и в самом углу конюшни мою дорогую Джипси.
Я обнял ее за шею и сто раз поцеловал в мохнатые уши и ноздри.
Джипси была прехорошенькая. Шерсть черная, лоснящаяся, хвост пушистый, торчащие ушки, а глаза умные и веселые.
Я разговаривал с лошадкой, причесывал ей гриву, заплетал и расплетал ей хвост до тех пор, пока она не наступила мне на ногу, так что я только охнул и подскочил на месте.
«Кажется, мои нежности надоели ей», - подумал я и пошел, прихрамывая домой.
- Китти, где я буду ночевать? - спросил я, просунув голову в дверь кухни.
Китти мыла посуду.
- Разве вы еще не видели вашей комнаты, мастер Том? - сказала она. Подождите, я вам сейчас покажу.
Китти поставила тарелки и вытерла фартуком руки.
- Вот сюда - первая дверь по коридору налево.
За дверью налево оказалась узенькая лестница. Деревянные ступеньки скрипели на разные голоса. Наверху лестницы опять была дверь. Китти распахнула ее.
- Пожалуйте, мастер Том!
Собственная комната! Собственная комната! И какая удивительная! Одна стена высокая, другая низкая, и потолок совсем косой, как в шалаше. В комнате стоят кровать, стол, умывальник, полка с книгами и большое кожаное кресло с высокой спинкой, утыканной медными гвоздиками. Над кроватью висит ружье. Я осторожно снял его и осмотрел со всех сторон. В ружье, правда, не хватало собачки, но зато оно было самое настоящее. Я вынул из кармана свой пистолет и повесил его рядом с ружьем на стенку.
- Китти, - спросил я, - отчего в моей комнате такой кривой потолок?
- Оттого, что она прямо под крышей, - ответила Китти. - Сказать по правде, здесь была кладовая. Капитан Нёттер и мисс Эбигэйль воевали из-за нее целую неделю.
- Почему воевали?
- Ваш дедушка говорит, что мальчику нужна отдельная комната - это приучает его к самостоятельности. А ваша тетушка говорит, что какое же это хозяйство без кладовой и что в отдельной комнате мальчик приучается не к самостоятельности, а к баловству. Пусть спит за ширмой. Но ваш дедушка все-таки взял верх. Мисс Эбигэйль два раза упала в обморок и три дня хлопала дверьми. А что было, когда капитан Нёттер продал фисгармонию!..
- Зачем дедушка продал фисгармонию?
- А чтоб купить вам лошадку. Тетушка кричала, что в каждом приличном доме должен быть музыкальный инструмент и что теперь ей стыдно будет впустить в гостиную миссис Гарленд и миссис Гаукинс. Но ваш дедушка сказал: «Миссис Гарленд как-нибудь обойдется без фисгармонии. Я хочу, чтобы из мальчика вышел мужчина, а не размазня». Продал фисгармонию и купил лошадку.
Китти засучила рукава и пошла в кухню домывать тарелки.
Я перетрогал все вещи и остановился возле полки с книгами. Книги стояли в два ряда.
«Тысяча и одна ночь», - читал я названия на корешках, - «Робинзон Крузо», «Дон Кихот Ламанчский, хитроумный идальго», «Путешествия Гулливера в чудесные страны».
Я взял «Дон Кихота» и уселся поглубже в кресло.
Спицы шевелились в руках тетушки Эбигэйль и легонько позвякивали. К ряду серых петель прибавлялся новый серый ряд, за ним другой, третий - и чулок медленно вырастал.
Дедушка совсем спрятался за листами газеты.
«АКТУ ЯАКСТУМ...» - просвечивают жирные буквы.
Что это значит? Ах, да это я читаю наоборот.
«Ривермутская утка» - называется дедушкина газета. Какое смешное название! Но я не смеюсь. Сегодня в три часа уехали папа и мама. Где они теперь проезжают? Может быть, через мост, может быть, через туннель? Паровоз пыхтит, колеса стучат, только в окошко ничего не видно - темно...
Я еще никогда не оставался без мамы больше чем на три часа. А теперь не увижу ее целый год. И папу тоже.
В горле у меня защекотало, и ресницы стали мокрые. Дедушка молчит целый вечер. Придвинул к самому носу свечу, надел очки и читает свою «утку».
Только что-то давно он не переворачивал страниц.
Э, да он, кажется, заснул! Вон как посвистывает носом.
Листы газеты наклоняются все ниже и ниже. Вот угол газеты зацепился за фитиль, и синяя струйка побежала по бумаге.
Дедушка встрепенулся, затушил рукой огонь и перевернул страницу, как будто вовсе не спал.
Дедушка часто засыпает по вечерам в своем кресле, но не любит, чтобы это замечали.
Газета постояла прямо одну минуту, потом стала опять наклоняться. Качнулась раз, другой и совсем улеглась на свечу. Бумага вспыхнула.
- Дедушка! Дедушка! - закричал я. - Горит!
Дедушка вздрогнул и вскочил.
- Ну, что ты кричишь? - сказал он, сбросил на пол горящие листы и затоптал ногами.
Тетушка Эбигэйль даже не пошевельнулась, только вздернула брови и презрительно посмотрела на дедушку.
Она привыкла к таким пожарам. «Ривермутская утка» сгорала у нее на глазах, по крайней мере, сотый раз.
Дедушка вынул из кармана большие часы, щелкнул крышкой и сказал: