Воспоминания американского школьника - Страница 39

Я свернул в боковой переулок, чтобы запутать следы, и пошел быстрым шагом. Бежать я боялся: еще чего доброго примут за вора.

Вдруг я услышал за спиной тяжелые шаги. Я оглянулся. Матрос Бен!

Я перебежал на другую сторону и полетел что было духу.

Если успею добежать до угла, я сверну и спрячусь в первых воротах.

Шаги за спиной застучали громче и чаще.

Гонится. Он бегает в десять раз быстрее меня. Все пропало...

Я остановился и круто повернулся. Бен с разгону чуть не сшиб меня с ног.

- Вы следили за мной, матрос Бен?

- Вроде того, мастер Том, - отвечал Бен.

- Вас послали за мной?

- Не то чтоб послали, мастер Том. Но капитан думает, что вам одному не стоит пускаться в путешествие.

Я опустил голову, закусил губу и, нислова не говоря, пошел к вокзалу.

- Куда же вы, мастер Том? - сказал Бен. - Сегодня уже нет поезда. Зайдемте в гостиницу. Вот, направо. Я помню, тут раньше была хорошая гостиница.

Я так же молча повернул направо.

Гостиница была не гостиница, а постоялый двор для моряков.

В нашем номере стояли две койки, некрашеный стол, четыре стула и рукомойник.

Я сел на койку и уставился в угол. Мне хотелось плакать.

Откуда они узнали? Перец Виткомб выдал. И зачем я, дурак, ему сказал? Теперь возвращайся домой под конвоем. Глупо как! А папу и маму так и не увижу. Дедушка рассердится. Тетушка будет пилить...

- Мастер Том, - сказал матрос Бен жалобно, - не горюйте. Пойдемте прогуляемся.

- Нет.

- Сыграем в карты.

- Не хочу.

Матрос Бен сокрушенно покачал головой. Потом он встал и вышел из комнаты.

Вернулся он с большим подносом. Наподносе стояли два прибора, две кружки пива и большая сковорода. На сковороде вкусно шипела яичница с ветчиной.

Бен заботливо расставлял на столе посуду.

Я искоса следил за его руками. Запах горячей ветчины пробрался в ноздри, потом в горло, потом в желудок. Я вспомнил, что не ел с утра.

Бен разрезал яичницу пополам и плюхнул на мою тарелку желтый полукруг.

- Мастер Том, идите ужинать.

Я медленно встал, подошел к столу и выловил кусочек ветчины. Потом я взял кусочек яичницы, потом еще кусочек.

Через пять минут моя тарелка была как вымытая.

Матрос Бен не отставал от меня.

- Скажите, Бен, - спросил я, - вы следили за мной с самого ривермутского вокзала?

- С самого вокзала, - ответил Бен.

- Почему же вы не задержали меня сразу?

- Видите ли, мастер Том, мы с вашим дедушкой бились об заклад: он говорил, что с вокзала вы вернетесь домой, а я уверен, что вы отдадите канат в море.

- Все-таки чудак вы, Бен, - сказал я. - Зачем вы тащились до самого Бостона? Вы могли меня высадить на первой же станции.

- Что вы, мастер Том?! - развел руками Бен. - Билет был взят до самого Бостона. Не пропадать же ему зря.

Я расхохотался.

- Ну, вот и отлично! - обрадовался Бен. - Вы развеселились. За ваше здоровье, мастер Том! - Бен поднял кружку.

Мы запили яичницу пивом.

После ужина матрос Бен сказал:

- Ну, право, теперь было бы недурно сыграть в картишки.

- Пожалуй, - сказал я не глядя на Бена.

Мы сыграли.

В одиннадцать часов Бен задул свечу.

Он минут пять поворочался на своей койке и потом густо захрапел.

Тогда я спрятал голову под подушку и заплакал.

26

Бен довел меня до крыльца нашего дома.

- Ну, я пойду, - сказал он. - Вы не бойтесь, мастер Том. Все будет хорошо.

Я взялся за дверной молоток.

Что-то скажет дедушка?

Дедушка сам открыл мне дверь. Лицо у него было усталое, потемневшее, а морщинки глубже, чем всегда.

Ни слова не говоря, дедушка обнял меня и повел к себе в комнату.

- Сядь, Том, - сказал он.

Я сел. Дедушка раза два прошелся по комнате, потом подошел к письменному столу и вынул из ящика письмо с ченой печатью.

Что-то внутри меня оборвалось, и в груди стало пусто. Руки и ноги похолодели.

Дедушка развернул письмо и начал:

- Новый Орлеан. Четвертого... - Голос у него задрожал. - Не могу, Том. Возьми, прочитай сам...

Я схватил письмо и убежал в свою комнату.

Письмо было от мамы.

Неделю тому назад папа умер от холеры.

Я зажал глаза кулаками.

Что же это? Что же это? Значит, я никогда не увижу папу. Никогда! Ни на одну минуточку! Он не узнает, как я вырос, не узнает, что я теперь второй ученик. Никогда не будем жить вместе, ни здесь, ни в Новом Орлеане. Я хотел показать ему «Ривермутскую утку» с моими стихами...

Во рту, в носу, в горле стало горько. Слезы вырвались и покатились по лицу.

Хоть бы один раз, один еще разочек увидеть папу!

Х Х Х

Через неделю приехала мама.

Мама была в черном платье, бледная и худая.

Она много рассказывала про Новый Орлеан.

В нашем домике поселилось семейство Джерли.

Там, где у нас был кабинет, у них столовая, в спальне - детская.

Беседку в саду снесли совсем. Ее не стоило чинить: она почти развалилась.

Питер, который приходил к нам пересаживать цветы, умер.

Джек и Боб уехали из Нового Орлеана. Мама про них ничего не знала.

В Новом Орлеане пусто и страшно. Много людей разъехалось. Их дома стоят заколоченные.

В театре не дают представлений.

Обо всем мама рассказывала, только о папе говорила мало.

Мне показалось, что я сразу вырос на несколько лет, - столько забот привезла с собой мама. Плакать при маме было нельзя: она сразу начинала плакать тоже. Я даже иногда рассказывал ей что-нибудь смешное.

Дедушка ходил озабоченный. Папа не оставил нам наследства. Фирма, в которой он служил, обещала выплачивать маме маленькую пенсию, но об этом нужно было еще много хлопотать. Я сам носил в почтовую контору толстые конверты с прошениями и бумагами.